Этот сценарий не так надуман, как вам может показаться, и Блэнкли убедительно это доказывает. Европейцы с радостью принимали иммигрантов-мусульман, чтобы те выполняли за них грязную работу. Но когда европейский уровень рождаемости упал до рекордно низкого показателя, Европа оказалась в зависимости от мусульман. Однако ее коренные жители не были готовы к всплеску исламизма среди иммигрантов и их детей. Естественным рефлексом континента, в 20-м веке пережившего две мировые войны, было постараться избежать национализма и поощрять терпимость.
Но, как пишет Блэнкли, «попытки Европы продемонстрировать терпимость к другим культурам медленно превратились в удивительно сильную ненависть западной культуры к самой себе, поскольку она отрицала инстинкт культурной и национальной самозащиты». Высокий уровень рождаемости в среде мусульман означает, что их доля в населении Европы будет расти. Привлекательность исламизма, исповедуемого меньшинством, но терпимого и извиняемого большинством, усиливается. Европа, по мнению автора книги, постепенно превращается в Еврабию. А нам должно настолько же не хотеться жить в Еврабии, как американцам два поколения назад не хотелось жить с Европой, покоренной Адольфом Гитлером, продолжает он.
Так что же можно сделать? И здесь проявляется оптимистичность Тони Блэнкли. Если нынешние тенденции продолжатся, Европа станет Еврабией, пишет он, но, как учит нас история, «общий принцип заключается в том, что тенденции редко продолжаются бесконечно». Потрясения 2004 г. — взрывы в Мадриде, теракт в Беслане и убийство Тео ван Гога (Theo Van Gogh) — заставили многих европейцев очнуться ото сна, точно так же, как события 11 сентября разбудили многих американцев.
Взрывы в Лондоне в июле прогремели уже после того, как работа над книгой была завершена. «2004 год стал годом, когда и простые люди на европейских улицах, и политики начали отходить от прежней великой идеи многокультурной Европы, и даже в самых известных европейских университетах и среди высших правительственных чинов появились заметные, даже огромные сомнения в пользе многокультурной среды и основополагающих принципов, которые формируют европейскую политику и законодательство в отношении иммиграции и гражданства».
Что сделали бы в такой ситуации Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль? — спрашивает Блэнкли. Ответ наверняка удивит сегодняшние СМИ. Рузвельт поддерживал пропаганду, вводил цензуру, лишал людей гражданства и депортировал, интернировал граждан (причем не только американцев японского происхождения) и ограничивал свободу слова. Черчилль предпринимал еще более жесткие меры. При этом оба лидера пользовались поддержкой большинства американцев, британцев и даже тогдашних СМИ. Это были чрезвычайные меры в чрезвычайных обстоятельствах. Шла война.
У классического фашизма было несколько полезных находок, взятых из средневекового опыта - прежде всего это сословно-корпоративное представительство. Вместо конкурирующих друг с другом и тем самым расчленяющих общество партийных структур, из которых образуется парламент в западной демократии, были взяты за основу парламентского представительства трудовые корпоративные структуры. Под корпорацией здесь имеется в виду часть народа, имеющая определенную функцию служения в едином народном организме, необходимую для всего целого, например: корпорация занятых в сельском хозяйстве, металлургии, машиностроении, нефтегазовой промышленности, химической, в медицине, системе образования, науке, культуре, военном деле и т.д. В отличие от политических партий, такие корпорации не конкурируют друг с другом, а взаимно нуждаются друг в друге и стремятся к солидарному поведению ради общего блага. Это похоже на то, как в человеческом организме есть мозг, руки, ноги, глаза, уши, различные внутренние органы, которые только все вместе и составляют тело, оживляемое общей для всех душою.
